Это прелестно.
Нет, не зря я затащил себе в ленту поток от Иносми - ужасы теперь сами приходят в мой информационный домик :)
Итак, прекрасное от New York Times.
Статья опубликована 22 июня 1907 года, ей почти 101 год: особо рекомендуется социалистам, конституционным демократам и монархистам :)
А вообще, поучительно.
Если анализировать системно - всегда находились "западные" люди, которые смотрели на Россию вот так.
Их и сегодня полным-полно.
Но и интересного в статье много. И мыслей здравых - тоже.
Взгляд того времени...
Бунт, неистовство, безумие. Варварство, сбросившее оковы цивилизации. Корабль, который швыряют из стороны в сторону гигантские волны дикого угнетения и отчаянного сопротивления тирании. Азиатский фатализм, новорожденная любовь к свободе, впитанное с молоком матери раболепие, расовая ненависть, алчность, похоть, мстительность, грубая, беспричинная, бессмысленная жестокость, ложно понятая философия, сплав суеверий с современным социализмом, последних парижских мод с невероятным невежеством и ханжеством, соседство трамваев и фотографических открыток с нагайкой. Буйство путаных идей. Кипящий котел примитивных людских страстей - всех, какие только могут вызвать к жизни человеческая натура, религия и расовые черты. Полный политический и социальный хаос, охвативший каждый уголок империи, не имеющей в мире равных по размеру, и по разнообразию наций и народностей, собранных в одну державу. Сто миллионов современных людей, демонстрирующих в нашем двадцатом веке беспричинное буйство неандертальцев, забывших о побуждениях, понятных цивилизованному человеку, и сеющих опустошение по всей стране.
Это - сегодняшняя Россия. Чуть ли не с первых мгновений, что вы открываете книгу Фрейзера, перед вашими глазами встает именно такая картина - неопровержимо, убедительно написанная торопливыми, казалось бы беспорядочными мазками, но настолько четкая, насколько вообще можно передать столь сложные и хаотичные события в отдельных зарисовках и набросках.
Мир еще не видел ничего подобного - разве что в те далекие времена дикости, когда благородный упадок Рима был прерван ордами варваров, нахлынувших с севера, и два мира на мгновение застыли друг против друга, а затем схлестнулись в яростной схватке.
Возможно, сейчас в России творится некое чудо, некая новая цивилизация, не снившаяся нам даже во сне; возможно, в крови и муках рождается страна, которая своей невиданной красотой затмит все другие. Несомненно, историческое значение происходящих потрясений огромно. Но чем бы они не увенчались, пьеса, разыгрывающаяся сегодня на просторах России, ужасает и завораживает, как ничто иное в современном мире.
* * *
Мы - в мрачном на вид, но отчаянно веселом городе Санкт-Петербурге, в ресторане 'Медведь', среди элегантных денди-полуночников. Прекрасные дамы, пышные мундиры, шумное веселье. Студент бьет по лицу офицера. Тот стреляет, убивая обидчика наповал. Труп накрывают скатертью, и оркестр вновь играет вальс. На следующий день мы сидим, потягивая абсент, в кафе на Невском. Все вокруг жалуются, какая скука царит в столице, и тут приходит известие о взрыве бомбы в резиденции г-на Столыпина. Особого волнения новость не вызывает. Двадцать погибших, да? 'Что ж, министру повезло, что он не оказался в их числе. Человек он неплохой, но. . . Рано или поздно они до него все равно доберутся'.
Русская дама, немолодая, повидавшая мир, утонченная, обращается ко мне с репликой: 'Жаль, что эти бедняги погибли. Но в таких делах без жертв не обходится. Обидно, что Столыпин уцелел'. Она отпивает глоток чая.
'Неужели вы одобряете подобные гнусные убийства?', - восклицаю я.
'Ну какое же это убийство', - спокойно произносит она. Затем с улыбкой добавляет: 'Вам, иностранцам, никогда не понять нашу страну. Это политика. В Англии вы ведете дебаты и голосуете. У нас же власть крайне жестока, и выход один - ответная жестокость по отношению к ней. Убийство - единственный аргумент, который понимает наша власть. Пожалуйста, пожалуйста, не делайте такое шокированное лицо. Да и в любом случае, покушение не удалось'.
'Но как же те бедняги, что пострадали?' - со вздохом спрашиваю я.
'Да, да, их жалко; но что такое несколько человек по сравнению со страданиями миллионов!'
[...]
Всюду царит кровопролитие, некомпетентность властей, безудержные страсти, пьянство, террор бомбистов и террор армейского штыка. Всюду - на Волге, чьи мутные воды влекут переполненные баржи; на раскисшем сибирском тракте; на загроможденной палубе парохода, качающегося на каспийской волне; в голодной деревне. И все невероятным образом перемешано - современные западные изделия странным образом сочетаются с древними, возможно азиатскими, инструментами и мебелью. Железнодорожный вокзал, забитый татарами, грузинами и курдами, заливает свет электрических ламп; голодные крестьяне собрались вокруг стола, слушая граммофон - из раструба несется 'Марсельеза' или 'Для тебя покину дом родно-о-ой. . .'; в Нижнем Новгороде, где сходятся Восток и Запад, где дешевые западные подделки вытесняют подлинный азиатский антиквариат, татарин цитирует наизусть Джона Стюарта Милля. Повсюду видишь солдат государства, неопрятных и пьяных, и врагов государства - террористов. Повсюду - суеверная набожность, потрясающая некомпетентность, всепроникающая коррупция, целая 'тарифная сетка' для взяток и шантажа; повсюду - смешение рас и верований, конический минарет примостился в тени золоченого купола, крест и полумесяц соседствуют, а где-то в переулке примостилась синагога. По улицам современных городов, выросших на нефтяных дрожжах, бредут караваны верблюдов. Казаки, разя водочным перегаром, носятся по городу верхом - точь-в-точь как наши ковбои во времена Дикого Запада, но только спешат они на более грязную работу. В граждан стреляют среди бела дня; убийцы покидают место преступления, даже не ускоряя шага.
[...]
Тирания, конечно, отвратительна, но кровавая анархия - ничем не лучше. Еврейские погромы - это ужасно, но методичное истребление государственных чиновников - дело столь же омерзительное. Если на свете и существует государство, чьи деяния вопиют к благим Небесам, требуя карающего удара молнии - то это государство Романовых. Но если вопрос стоит так: либо этот режим продержится еще несколько лет, либо страна попадет в руки абсолютно беззаконной орды, то и самый ярый ненавистник деспотии, наверно, поколеблется с ответом.
Дело, вероятно в том, что основная масса русского народа, чье положение и без того незавидно - один Господь ведает, как трудно сосуществовать десяткам различных рас, идей, интересов, религий и традиций - стала жертвой двух экстремистских партий: деспотичной власти и отчаянных преступников, тиранов и террористов. Беда России, беда, никогда прежде не заставлявшая страдать сердца людей - плод кровавых эксцессов, что творят экстремисты: аристократия с одной стороны, и анархисты с другой. Возникает зловещий парадокс, достойный Мефистофеля: безрассудство каждой из сторон лишь усиливает безрассудство другой, и Россия оказалась между молотом и наковальней их ненасытной ненависти друг к другу.
[...]
Г-н Фрейзер утверждает, что русский - ленивый тугодум, добродушный и жестокий одновременно, сентиментальный и впечатлительный, - утром он готов убить своего врага, а вечером будет со слезами целоваться с ним - что он суеверный фаталист, отчасти азиат, а значит, по определению испорчен: ненавидя власть, он в душе любит ее.
По мнению г-на Фрейзера, ситуация в России выглядит так: общество разделено на два лагеря - тех, кто принадлежит к избранному кругу чиновничества, и тех, кто находится за его пределами. Чиновники смотрят на тех, кто не носит мундир, как на людей второго сорта; последние же считают чиновников кровососами. Один класс охвачен чисто азиатской страстью к власти, к высокомерному превосходству, к правлению суровыми, даже жестокими методами. Стоит русскому надеть мундир, и он, почти неосознанно, начинает тиранить всех вокруг. Он раболепствует перед вышестоящими, и ведет себя как господин с теми, кто находится в его власти. И речь здесь идет не о порочности отдельных людей - это черта национального характера. Те, кто ходит в партикулярном платье, ненавидят людей в мундирах, но сам мундир они обожают. Форма - символ власти, авторитета, и если ум образованного русского, приправленный европейскими идеями, бунтует против нее, то его азиатская душа не может ею не восхищаться.
Политические неурядицы в России во многом связаны с тем, что государственных должностей - с мундиром - на всех не хватает. Человек, попытавшейся получить такую должность, и потерпевший неудачу, приходит к выводу, что государство прогнило насквозь, и требует радикальных перемен и народного представительства.
По мнению автора, любая прослойка русского народа, окажись у нее в руках такая же власть, вела бы себя ничуть не лучше, чем нынешний господствующий класс. Русский остается русским, независимо от того, во что он одет - в раззолоченный царский мундир или красную рубаху революционера. Фрейзер убежден, что у русского человека отсутствуют важнейшие качества, необходимые для конституционного управления страной; что он лишен духа гражданственности, не понимает, что такое компромисс, и все доводит до крайности; и, несмотря на тонкий налет цивилизации, на деле он понимает только силу.
[...]
Целиком насладиться статьёй можно тут.
Journal information