Но мне повезло. Побеседовал о фронтовой стезе и военных превратностях с Василием Петровичем Акимовым. Почётный железнодорожник, полвека работы на Октябрьской ж.д.; длинный, непростой и интересный жизненный путь. В войну (1942-1944) - первый номер (приборист на Пуазо-2) расчёта зенитного орудия на бронепоезде, базировавшемся около ст. Ладожское Озеро. Месяц назад ему стукнуло 90. Он сказал мне откровенно: "нынче я на парад на Дворцовой не поеду - все те годы ездил, а сейчас зрение совсем падает, вот и вас еле вижу, как в тумане". Так что общались у него в квартире на Кондратьевском проспекте.
Ранее Василий Петрович трижды становился героем документальных фильмов. Писали о нём и в ведомственной печати, много раз. Однако в печатных материалах мне не попадалось его живой, прямой речи - в стиле сборников Артёма Драбкина, помните такую серию? Так что попробую немного закрыть этот пробел здесь. Запись беседы получилась большая, но я выбрал из неё часть интересных эпизодов.
1944. Акимов В.П. - первый номер (приборист) расчёта зенитного орудия бронепоезда на ст. Ладожское Озеро
В качестве вступления - коротко о герое этого поста, начало биографии.
В.П. Акимов родился в деревне на главном ходу Октябрьской магистрали в 1925 г., близ ст. Угловка. В 1940 г. поступил в "ремеслуху" (ремесленное училище) в пос.Парахино. Там он и застал начало войны. Рыли окопы, демонтировали первый главный путь октябрьского хода Москва - Ленинград. Имел право на бронь, как железнодорожник. Но в 1942-м пошёл на фронт и оказался в составе 389 сп 36-й стрелковой дивизии Ленинградского фронта. Там и началась его фронтовая биография.
Затем он попал (...в нашу часть приехал "покупатель"-капитан и выбрал меня) в 5-ю зенитно-артиллерийскую батарею бронепоезда № 5, работавшего по ст. Нева для защиты от налётов люфтваффе 5-й ГЭС. Так на 2 года его домом стал бронепоезд внутри блокадного кольца, а затем и на берегу Ладоги, близ Осиновецкого маяка.
1940. В.П. Акимов в ремесленном училище
А теперь, наша беседа (точней, часть её).
Прямая речь Василия Петровича.
1. Первое место военной службы, 1942.
(после получения повесток молодых мобилизованных распределили в части и посадили в теплушки, это была прифронтовая зона)
...Только мы сели в эти теплушки, прилетел немецкий Ю-88. Уже темно было, ночь. Сделал круг над станцией, сбросил осветительную ракету на парашюте, осветил всю станцию, как днём – всё видно. Зашёл с западной стороны, но промахнулся. Хотел в наш эшелон ударить, но бомба пролетела выше наших вагонов, мы слышали, как она просвистела. А там здание исполкома было, штаб МПВО района, и он угодил этой бомбой как раз в штаб, всех накрыло там. На станции обелиск потом поставили погибшим. Нас прицепили и на соседнюю станцию подали, вывезли ночью, а утром мы продолжили путь. Поддубье, Вытино, Неболчи, Будогощь...
– Это по соединительной ветке.
– Да, по третьему ходу. Прошли Будогощь, Тихвин. В Тихвине опять нас бомбили. Из вагонов высадили, темно было, ночь. Привели. На окраине села такое здание было приспособлено, для приёма горячей пищи, и посередине киноаппарат стоял. Нам дали в котелках горячей пищи, мы поели, и нам показали кинофильм «Александр Суворов». Бомбёжка закончилась, сели и поехали мы дальше. Прибыли в Волховстрой ночью. А ребята там уже, которые имели отсрочку по призыву, они с нашего района там, так спрашивают: «Ну как? Живы все? Живы?». А мы им вопросы задаём: «Как кормят?». Ну кормят как – к девушке не запросишься от этой еды, кормят так себе. И там началась подготовка нас для выполнения основной задачи. [...]
– Ну то есть поначалу вы попали, получается, в пехоту.
– Да, пехотинцы. 389-й стрелковый полк, 36-я стрелковая дивизия. Там мы были полтора месяца. Форму получили, приняли присягу, и вдруг ночью нас поднимают. Подняли ночью – "выходи строиться без оружия!". Выходим, вся рота, идём к мосту. Смотрим, на мосту стоит санитарный поезд. Командир роты даёт задание: берите носилки и выносите раненых оттуда. Казарма внизу – туда, значит, и нести раненых на носилках. Мы всех раненых перетаскали, обратно идём, уже на завтрак, и смотрю (мы строем идём) – женщина молодая, девчонка совсем, на нас смотрит – в форме, в красноармейской форме.
Я смотрю – это же моя двоюродная сестра Настя! Она крикнула: «Вася!», я – «Настя!», а вёл взвод командир взвода Самохин. «Разрешите выйти из строя!» «Разрешаю!».
Вышел, говорю:
– Настя, как ты здесь оказалась?
– Да как… Санитарный поезд видел на мосту?
– Видел.
– Ну так вот, ночью мы уходим снова за ранеными.
Адресами обменялись, а ночью опять бомбили страшно. Вообще все эти ночи немцы бомбили мост ужаснейшим образом.
– Это мост в каком районе?
– Через Волхов. Там два объекта, на которые они охотились – электростанция и мост. Больше на мост, чем на электростанцию. Потом получаю из дома письмо – Настя погибла. Это через две недели было. Оказалось, той же ночью их санитарный поезд разбомбили немцы, на Волховстрое. А нам через двое суток дали команду форсировать Волхов, по льду, выше течения триста метров, с правого берега на левый. Вышли на станции Званка: станция разбомблена, много убитых, воронок много на путевом развитии, но один путь подготовлен. На нём стоял состав теплушек с паровозом. Нас погрузили в этот состав и повезли на Кобону. [...]
[Затем В.П. описывает бой у ж/д линии близ Шлиссельбурга, проложенной к Ленинграду сразу после прорыва блокады в начале 1943-го, переезд в Ленинград, немецкую бомбёжку у Средней Рогатки, где их машина перевернулась и он был выброшен из кузова]
2. Ранение в Ленинграде
[...] ...Выскочили за Московские ворота, впереди – цепочка снарядов легла. Младший лейтенант распорядился – встать под арку. Постояли под аркой. Стихло. Выскочили снова на проспект, едем на большой скорости, и где-то в районе Средней Рогатки снаряд ударил под первый скат. Я очнулся, вижу – колёса кверху, машина поперёк дороги стоит, младший лейтенант пытается вылезти – дверь заклинило, выбраться не может. Мы все четверо в крови ползаем…
Подполз я к своему другу Алексею Толову, повернул его, спросил: «Жив?». Он говорит: «Жив». Повернул его на спину, положил противогаз под голову. К третьему попытался подползти – и вдруг санитарная машина остановилась, и на носилки – первого, второго, третьего. И меня туда же. Четверых нас погрузили в машину и повезли по городу.
Куда везли – мы не знаем, города же не знали, ничего не знали. Везли долго – может, минут сорок, может, час. И вдруг дверь открывается задняя, смотрим: серое здание полукруглое, написано «Ленинградский текстильный институт имени Кирова», а ниже табличка «Эвакогоспиталь № 11-73 Ленинградского фронта». Нас вынесли на носилках, занесли в здание и определили в палаты. Я месяц пролежал там, вместе со своим другом, а про двоих остальных не знаю. По-моему, они погибли.
– Ленинградский текстильный институт – это...
– Это было на Герцена, дом 18. Сейчас по-другому улица называется как-то.
3. Жизнь в госпитале и распределение на бронепоезд.
...Значит, жизнь самого госпиталя. Кто мог чуть-чуть двигаться – утром поднимали, выходи, значит. Баржа стояла в Мойке, старых времён. Надо было обрывать доски с баржи, нести их и сбрасывать к подвалу. Там кухня была. Доски - для растопки кухни. Сами для себя готовили дрова. Мы наломаем дров, щепок туда накидаем, а там повар уже котёл разогрел. Это сорок третий год был, июль месяц.
Месяц пролежал, и Толов пролежал со мной вместе, а про двоих тех и не знаю, где они.
Потом распредбатальон. Он на Чкаловском проспекте, Гисляровский тогда назывался, там две ночи, потом ночью подняли, в казармы определили.
Прошло два-три дня – внезапно поднимают рано, почти ночью, часов в пять утра. Построили в казарме. Идёт вдоль строя молодцеватый капитан, артиллерист (по погонам вижу), с бородкой. Мы их называли «покупателями». Идёт и отбирает в свою часть. Я так стоял во второй шеренге. Думаю: «Хорошо бы в артиллеристы попасть…».
Только я подумал – он ткнул пальцем: выйти из строя! Я вышел.
– Вашу красноармейскую книжку!
Я достал.
– Образование какое?
– Восьмой класс не окончил до перехода в ремесленное училище, ремесленное училище не окончил до начала войны.
– Будете у меня разведчиком!
– Так точно, товарищ капитан!
И всё. Девять человек из нас отобрал, повёл на Финляндский вокзал. В поезд определил и повёз на Ладожское Озеро. Прибыли туда, вышли из вагонов, смотрим…
– Имеется в виду станция Ладожское озеро?
– Да, станция. А конкретно в состав станции входил порт Осиновец. Там стоял бронепоезд. И вот видим – пушки длинномерные, зенитные пушки. Четыре пушки торчат кверху. Подбегает дежурный по бронепоезду, докладывает:
– Товарищ капитан, за ваше отсутствие происшествий не было, о потерях доложено ранее.
– Отставить о потерях! Вот привёл пополнение – накормите их, а завтра вот этого – на первое орудие третьим номером, считывающим трубку у нашего прицела.
А по пути следования он нам сказал:
- Запишите: пятая отдельная железнодорожная зенитно-артиллерийская батарея, войсковая часть 67-751Д. Запишите и родителям сообщите, и знакомым всем – вы попали в распоряжение этой части. А часть... Наш бронепоезд находится в подчинении у Ленинградской армии ПВО. Ясно?
- Всё поняли, товарищ капитан!
4. Зенитный бронепоезд на Ладожском Озере.
Утром, только завтрак распределили – летит! [немец - periskop]
Летел, по-моему, на восток. Мы к орудиям встали.
А до этого мне командир орудия, Кириллов Николай Иванович, сказал:
– Будешь третьим номером у меня. Вот видишь приборчик?
– Вижу.
– Вот так вот ухватись за него и держись. Держись, не отпускай. Тебя во время выстрела откинет вместе с прибором и с орудием, так что ты не отпускай, иначе тебя откинет вообще в сторону. Видишь, там стрелочка бегает?
– Вижу.
– Вот когда красненькая бежит за чёрненькой – ты считай: 60, 65… Как только ревун раздастся, с прибора ревун будет, как гудок от машины – громко крикнешь: «Семьдесят!». По твоей команде два трубочных уже на головке ставили 70, перезаряжаешь, оставляешь, ручку дёргаешь – выстрел через каждые пять секунд.
– А бронепоезд стоял где-то на путях или он двигался, менял дислокацию?
– Стоял на путях вдоль Ладожского озера, с выходом на пирс. Голова выходила на пирс, где погрузка происходила.
– То есть он там постоянно стоял?
– Ну как постоянно… Его перемещали периодически.
А потом меня переместили с третьего на первый номер.
Командир видит, что я с ремесленного училища, спрашивает:
– Ну что, немножко соображаешь?
– Да, говорю, - я ведь в ремесленном учился.
– А видишь, с кем мы воюем? Два-четыре класса! Азимут… Как им объяснить, что такое азимут? Не поймут ведь без образования. Вот я тебя хочу поставить первым номером на прибор. Твоя задача будет заключаться в том, что ты должен совместить две каретки. Вот две каретки, одна имитирует полёт снаряда, вторая полёт навстречу полёт. Они раскрашены одинаковыми цветами. Как только я даю команду «По группе бомбардировщиков гранатой ТМ5 с первой по 95-му!» и как только наводчики крикнут «Цель поймана!» – ты должен их совместить и скомандовать «Есть совмещение!». Совместил полётные времена – «Заряжай!». И тогда все вчетвером по команде… Ревун раздаётся, и тогда по ревуну все четыре орудия бьют.
– А сколько номеров у орудия было?
– На орудии десять человек было. На самом орудии семь человек: первый – командир, потом наводчик, ещё – заряжающий. Дальше – третий номер, о котором я говорил, четвёртый – это угол возвышения ставить, пятый – это трубочник, у которого ключом ставить на снаряде цифры, шестой – тоже трубочник, и седьмой – заряжающий. Семь человек. А на приборе… Прибор состоял из двух частей: первая – планшет-построитель, куда он меня поставил первым номером, а вторая часть называлась «баллистический преобразователь», он в отдельном помещении находился, пять метров нас разделяло. Они в укрытии, баллистический преобразователь, а мы стоим на открытом пространстве.
– В укрытии – это вне поезда?
– Нет, в поезде. На другой бронеплощадке. А мы стоим на открытой бронеплощадке и нам положен бронежилет. Во время боя мы должны бронежилет надеть и каску надеть. Но эти бронежилеты были настолько тяжёлые, что мы их просто игнорировали. И командир нам замечаний не делал, потому что невозможно было с ними работать, он миллиметров сорок толщиной, так что мы его и не брали, но каски обязательно надевали.
И вот когда я крикну: «Есть совмещение!» – и пошло, выстрели через каждые пять секунд. Залп, залп, залп – через каждые пять секунд. А немцы подошли – и пошли по кругу. Сначала в кильватерную колонну выстроились, потом пошли по кругу и над целью начали кружиться и выбирать цель, куда он хочет сбросить. Это пикирующие бомбардировщики были, Хе-111 в основном. Были ещё Ю-87, но мало. И как только нацелился, он делает «горку» – и пошёл пикировать, и сбрасывает бомбы.
И вот прошло, может быть, минут десять, слышим – уже наши закричали, с оперативной башни кричат. И батя кричит, командир бронепоезда, и весь расчёт кричит «Ура!» – значит, сбили. А мне запрещено, я голову не имею права поднять, даже на сторону не могу посмотреть – запрещено мне куда-либо отвлекаться! Я должен эти две каретки держать и одинаковые цвета совмещать.
Вот сбили первый, дальше бой продолжается. Немцы поняли, что с серьёзным противником встретились, и стали сбрасывать бомбы куда попало, чтобы только сбросить груз и уйти. А в это время, пока сумятица, строй рассыпался, кричат опять «Ура!» – второго сбили, и тут же кричат «Носилки!». С оперативной башни кричат: «Носилки! Носилки!». Оказывается, убило разведчика Егорова. Пока бежал фельдшер с носилками, тот уже готов…
И потом, минут через сорок, опять «Ура!» кричат – ещё сбили. Три штуки за один бой мы сбили. Но немцы не удовольствовались тем, что их сбивают, они поменяли методику и с разных сторон пошли. Строй их разрушился, каждый по своему усмотрению бросает бомбы, куда попало. Мы стояли на пирсе, на непосредственном объекте бомбометания – но, к счастью, бронепоезд остался цел.
Капитан Гагарин, командир бронепоезда. Переснято с фотографии под стеклом, как уж получилось
– А почему бронепоезд стоял именно там? Что вы защищали?
– Защищали мы этот пирс. Он был предназначен для погрузки детей и стариков, которых увозили из Ленинграда. Для эвакуированных. И груз, прибывший с Большой земли, тоже выгружался здесь, на пирсе, а затем грузился на подводы, на автомашины.
– То есть это была приёмная площадка Дороги жизни?
– Она самая. И эта перегрузка как раз шла, и немцы не зря выбрали для бомбёжки именно этот пирс. Важная цель. Вот и получилось, что пирс повредили, раненых много было, стоны, крики… Но нам отлучаться от бронепоезда запрещено, мы стояли, пока они не улетели.
Ещё, значит, один эпизод. В конце боя, когда на звёздный (так в расшифровке - periskop) полёт они перешли, а там сосны стояли сплошняком, видимости никакой со стороны севера. Смотрим – три Ме-109 выскочили из-за сосен и пошли прямо на первое орудие, на котором я в то время был.
Перилов Николай Иванович, командир орудия, скомандовал: «По штурмовику на батарею! 33-13-3, три снаряда, беглый огонь!». Как дали в лоб – и задымил Мессершмит, ушёл, и вслед за ним вся тройка отвалила и пошли в сторону Ладожского озера. Три мы точно сбили, а четвёртый – я не знаю, куда он девался, подожгли его… А рядом с нами, в бухте Гольцмана, стояла четвёртая батарея, и они три штуки сбили в этом бою. Шесть самолётов в одном бою – это для немцев оказалось много, и они стали прилетать всё реже, реже, реже… Но всё же бомбёжки продолжались, налёты продолжались, хотя уже менее активные стали. Это осень 43-го.
– Василий Петрович, ещё по бронепоезду вопросы, если можно. Сколько там был экипаж?
– На бронепоезде было около ста человек. Четыре орудия по семь человек – это двадцать восемь, дальше – взвод управления, это разведчики, радисты – и тут человек двадцать было. Дальше были во взводе управления машинисты, помощники машинистов, потом шла обслуга…
– Значит, машинисты – свои, постоянные?
– Да, постоянные, всю войну с нами. И паровоз серии С – тоже всю войну с нами.
– Паровоз серии С?
– Да, С. Сормовский завод, 301/2. И вот этот паровоз всё время был с нами. Машинисты были в основном постоянного состава, но когда вот эти тяжёлые бои произошли, а мы потом ещё под Выборгом участвовали, в Финляндию перешли, боёв мы приняли много по защите наших войск от налётов противника, тогда командир взял с локомотива наиболее активных. Вот сибиряка Овсянникова, например, он взял с паровоза и поставил третьим номером на прибор. Я был первым, вторым был наводчик по горизонтали, а этот, Овсянников, был наводчик по вертикали. И вот в таких условиях мы воевали.
К осени нас выставили на Борисову гриву с целью обеспечить прикрытие трассы на Дороге жизни, ледовой трассы, а потом, к зиме, стали снимать аэросани с Ладожского озера и грузить на этой станции.
А куда грузили? Грузили, оказывается, уже в Новгород, на Ильмень. Они там очень хорошую роль сыграли, ударили в тылу немцев, благодаря чему немцев быстро выгнали из Новгорода. Это сорок четвёртый год уже, январь месяц был. В Борисовой гриве постояли, вдруг приказ – сняться, следовать в Токсово. Станция Токсово – пограничная станция, там участились налёты, там погрузка и выгрузка наших войск, готовились для наступления на Карельский перешеек. Только мы прибыли в Токсово, успели встать на боевую позицию – как четыре немецких истребителя выскочили из-за облаков и ударили по нашему бронепоезду из орудий и из пулемётов крупнокалиберных. Мы в лоб дали – они поняли, что с нами бороться тяжело [...]
5. Бронепоезд. Бытовые детали.
– Как вы там питались, на бронепоезде?
– Докладываю. Вот 351-й зап (зенитно-артиллерийский полк - periskop) – это база для нас была. Там мы получали продовольствие, снаряжение, боеприпасы. Штаб его располагался на станции Ржевка. А этот полк не имел права нас переставлять, передвигать. Право имел только штаб Ленинградской армии ПВО. Помещался он на Кирочной улице. А питались так: получали через соответствующие наши службы, через старшину там и прочих. Ездили они кто на машинах, кто на лошадях, а когда на промывку шёл паровоз в Ленинград, то его оттуда, из Ленинграда, загружали для нас продовольствием.
– Прямо цепляли вагон с продовольствием к паровозу?
– Нет, не цепляли. Прямо на тендер за угольком грузили питание и везли к нам. Вот так снабжение шло.
– И как кормили?
– Конечно, лучше, чем в пехоте, но всё-таки не очень, скажем так.
– А была, допустим, американская тушёнка? Второй фронт, как говорили?
– Да, когда в Борисовой гриве стояли, это был январь 1944 года, тут пошли посылки к нам, и я получил посылку – жидкое мыло, ещё что-то… Ещё водка была – но её в тот раз изъяли руководители, кто-то там, в командовании, кто распаковывал эти посылки. Нам водку не давали. Ну, ещё тушёнку давали, маленькие такие баночки, и ещё большие давали банки с тушёнкой, американские. Она «свиная тушёнка» называлась, но фактически это было мясо нутрий, как мне представляется. После войны про это было опубликовано. Но ели её с удовольствием! :)
– А спали вы как? Внутри поезда?
– Да, внутри. Шесть бронеплощадок было, четыре орудия, дальномер с прибором и оперативная башня. Всего шесть площадок. Один вагон классный был, там взвод управления находился – разведчики, радисты и так далее. А огневой взвод располагался в четырёхклассном вагоне, в теплушке нары сделаны были. Двухэтажные нары. Нас, конечно, жрали здорово блохи на Ладоге, поскольку много песка таскали на ногах, там песчаный берег, а блохи, оказывается, очень восприимчивые и для них песок – плодородная почва. Вот они с удовольствием нас жрали по ночам! Только ляжешь – пошло! Снимаешь рубаху, смочишь водой – тихо, как рубашка высохла – опять пошло гулять! И всё в крови, прямо брызгает… А вот когда перешли уже на территорию Финляндии – тут вши появились. Мы с ними так боролись: старшина бочку делал железную, там одежду парили, а у финнов бани хорошие, мы в банях парили свою одежду и мылись.
6. Выборг, взятие.
Интересный эпизод был, когда мы только прибыли в Выборг, 20 июня 1944 года.
Последняя станция была Лимата. Дежурный по станции сидит. Отправил морской бронепоезд впереди нас. Капитан Гагарин приходит: «У меня приказ следовать за этим бронепоездом». Вслед за ним ещё морской встал, с нами рядом. А тот выскочил. «Нет, у меня приказ следовать за этим бронепоездом». Началась возня. К счастью, оказался военный комендант и сказал: «Отправляйте зенитный бронепоезд».
И мы приехали в Выборг, когда стоял уже первый бронепоезд немецкий, наш 305 миллиметров калибр. Мы стояли на междупутье. Стоим. А немцы определили по дымам, что два бронепоезда стоят в южной горловине станции Выборг, и начали обстрел. Сначала бросили репер, определили расстояние и стали прицельно обстреливать. И ударили как раз в междупутье, снаряд упал, и двоих сразу на наших глазах убило. Гагарин, капитан бронепоезда нашего, скомандовал: «Полный назад!». Выскочили за входные стрелки и встали на линию Выборг-товарная – Томисово, между двух озёр. Стоим.
Немцы всю ночь нас искали. Искали-искали, но не нашли. Мы тонкой ниточкой стоим между двух озёр, видим, столбы воды поднимаются – но они нас не нашли. Гагарин скомандовал: «Выйти из вагонов, сесть внизу бронеплощадок» – чтобы если попадание, меньше поражения было. Наутро всё расчёты у нас в порядке, и мы там стояли. Воду-то брать негде, в озёрах грязная вода… Выкопали колодец, берём воду. Дней пять пили, нормально вроде как профильтрованная вода, а потом кто-то в кусты заглянул, метрах в десяти – лежит уже разложившийся финн с катушкой проводов, уже весь истлевший. Ну взяли его, оттащили и закопали.
Справа от нас Катюши стояли. Как только Катюши залп дают – Ме-109 по команде поднимается с аэродрома финского и летит сюда. Мы его встречаем в лоб, бьём. Он поворачивает назад. Так длилось месяца два.
7. Самолёт с перемирием. Финны
– А в Финляндию вы перешли на своём бронепоезде?
– Да. Перебазировались. Переехали прямо с Ладоги туда. И вот июнь 1944 года. Выборг взяли 20-го июня. Начались затяжные бои за владение шлюзами на Сайменском канале. Старый Сайменский канал. За владение переправой через Вуоксу. Тяжёлые бои были, пехота наша несла большие потери.
И вдруг приказ – не стрелять ни по воздушным, ни по наземным целям! 17 сентября 1944 года над нашими головами на высоте 4 тыс. метров летит английский бомбардировщик Бристоль-Бленхейм с опознавательными знаками Финляндии в сторону Ленинграда. Его сопровождает пять наших истребителей ЯК-7. Головной истребитель подаёт сигнал «Я свой!».
Мы поняли, что какая-то миссия летит. Насторожились, но стрелять не имеем права. Строжайший приказ. Пролетел. Наутро мы узнали, что в Москву прилетел президент Финляндии Паасикиви, просить перемирия у нашего правительства. Перемирие было заключено 19 сентября, а поскольку в приложении к договору о перемирии было сказано, что финские войска должны разоружить немецкие части и изгнать их со своей территории, а немцы не хотели уходить с территории Финляндии, нам был дан приказ – выступить боевым порядком из Выборга на Хийтолу. Девяносто три километра. И мы пошли.
С боями шли. Томисово, Корисарми, Линеарви, Инкеля, Рахикала, Анила и Пуккиниеми, последняя станция перед Хийтолой. Шли по спорной территории. Они отступили с этой территории. Финны отошли и немцы отошли. Немцев частично и мы помогли изгнать, и финны сами уже их изгоняли. Попытка сопротивляться для немецких частей уже была исключена. Сами финны уже требовали ухода.
А когда мы Выборг взяли, мы журналы смотрели. Солдат – он всё прочитает! И мы читали, что в тот период, когда мы стояли в Борисовой гриве, в феврале 1944 года, наша дальняя авиация летала через наши головы (и мы это видели) и бомбила Хельсинки, Турку и Выборг. Три основных точки. Целью было изгнать клику Маннергейма-Танера и избрать новое правительство. Вот эти удары нашей авиации и способствовали тому, чтобы само население потребовало изгнания этих трёх руководителей. И народ избрал другое правительство. Вместо Маннергейма Паасикиви стал президентом Финляндии. Паасикиви был уже настроен прорусски, он полетел в Москву и попросил перемирия. И после войны он немного ещё побыл, а потом уже Кекконен стал, Урхо Калева Кекконен.
– Ещё по поводу бронепоезда. Вот вы перебазировались на Хийтолу – и вы там уже остались или куда-то ещё потом направились?
– В Хийтоле мы прикрывали воинские части, которые направлялись на Западный фронт. Снимались с финской границы и отправлялись в Восточную Пруссию. Чтобы немцы не попытались бомбить наши части, мы прикрывали их. Когда они грузились в вагоны, были случаи налёта, бомбёжки, артиллерийских обстрелов. Мы их страховали.
– А вот когда капитулировала Финляндия, вы на своём бронепоезде уже по ней не перемещались?
– Ну вот когда уже перемирие было заключено, мы стали перемещаться на Хийтолу. По существу мы уже двигались по своей территории, но она ещё была испещрена немецкими частями, приходилось огневые точки противника уничтожать, с помощью даже и самих финских частей. Такое перемещение было.
А обратно уже мы ехали другим путём, мы возвращались через Кексгольм и вернулись в Ленинград. Нас встретила делегация рабочих металлического завода. Мы прибыли – уже темно. У нас дров нагружено на платформе, на бронеплощадке – мы с ними дровами поделились. Лыжи нам выдали под Хийтолой – обменялись лыжами с ними. Тут у нас и танцульки начались, дома соседние сходились. Но долго не пришлось – дня три постояли, а потом нас построили утром в два ряда.
[Далее Василий Петрович подробно рассказывает про свой прибор ПУАЗО, про переоснащеие бронепоезда, больше с технической стороны дела]
8. Заключение
– А день Победы вы где встретили?
– В Мурманских воротах. Мы стояли, 253-я отдельный зенитный дивизион Постревича, четвёртая батарея. К этому времени уже немцы прекратили свои активные действия, авиация имеется в виду. Нас стали готовить на восток. Выдали новое оружие, 85-миллиметровое орудие с автоматической подачей снаряда.
– То есть бронепоезд переоснастили, установили новое орудие?
– Нет, бронепоезд оставили, я и не знаю, куда он потом попал, а нас переместили на новое орудие. С дульным тормозом, 85 миллиметров калибр, ПУАЗО-9 – это новый совершенно. Он, правда, не сложнее ПУАЗО-2, поскольку на ПУАЗО-9 только в окошечко смотришь, как крутится барабан, и совмещаешь цифры.
– То есть там вы уже чистым артиллеристом стали, уже не железнодорожным?
– Да, чистым артиллеристом. Стали готовиться в Японию, а потом слышим – американцы взорвали ядерную бомбу над Хиросимой и Нагасаки, и постепенно эта молва – о том, что нас на восток отправляют – утихла. И наш весь полк, 1177 зенитно-артиллерийский полк, оставили в покое, не стали отправлять. Мы остались на своей территории.
[потом говорили уже про мирную жизнь, после войны, про МПС. Как оно было...]
Василий Петрович сразу после войны пошёл учиться в техникум, а потом и в институт
Так выглядел ветеран 5 лет назад, ещё бодро. Тогда ему было 85.
Сейчас здоровье стало хуже, года. "Больше на парад не пойду, вижу плохо совсем".
Я попросил сделать фото на память, он говорит "Ну давайте. Только не парадное фото будет." - "Ну, какое уж есть!". - "Ладно, чего уж там. Пусть так как есть, действительно. Держусь ещё, передайте своим читателям".
Вот с таким уникальным человеком довелось пообщаться. Спасибо Василию Петровичу за то, что согласился поговорить и рассказать читателям моего журнала - как оно было, в те времена. Ну и здоровия конечно ветерану.
PS. Фотографии - те, что поставлены в пост - пересняты с тех, что висят на стене в квартире.
Он искал ещё фотографии: "Была целая пачка, но прямо сейчас не найду - не помню точно, куда положил, а вижу еле-еле. Вы уж извините..."
Journal information