Выложена полная версия, с альтернативными сценариями - например, с другим завершением, где Остап женится таки на Зосе. И с дополнениями, выкинутыми в процессе работы или по цензурным соображениям.
И вот в этот раз обратил внимание на один любопытный момент, который раньше как-то оставался на периферии внимания: а именно, то обстоятельство, что авторы (Ильф и Петров) зачем-то сильно принизили, дебилизировали образ Шуры Балаганова в процессе развития сюжета, от начала к концу романа.
Судите сами: в начале романа Шура рассказывает Остапу про созыв конвенции "детей лейтенанта Шмидта" (см. первый фрагмент под катом). И там он демонстрирует стратегическое мышление, а не просто здравый смысл. Занимается организацией созыва, причём очень последовательно; готовит и произносит речь на открытии, придумывает проект административного разделения участков, разрабатывает принципы работы. А это значит, что надо было как минимум знать географию в пределах Советского Союза, транспортную связность его частей, плотность населения и его общий уровень. Уметь расставлять приоритеты частного и общего.
В конце же романа авторы вкладывают в его персонаж совершенно дебильное действие: едучи в трамвае с 50 тысячами в кармане, он "подрезает" сумочку в трамвае, якобы "машинально" (второй фрагмент). И это типа тот же человек, который организовывал, делил участки по географическому принципу, готовил и произносил речь, придумывал проекты! Судя по роману, Шура Балаганов - молодой человек лет примерно 22-23-х, не более. То есть, может и должен активно учиться, запоминать и пополнять копилку знаний и жизненный опыт - несмотря на отсутствие образования и манер. Вряд ли бы он в таком активном возрасте стал так дебилизироваться, а? По роману-то он не был алкоголиком или наркоманом: нормальный парень, только из мелкокриминальной среды и с беспризорным прошлым.
Вот интересно, почему они так сделали? Зачем такой обидный перекос?
Шура Балаганов, который считал себя первенцем лейтенанта, не на шутку обеспокоился создавшейся конъюнктурой. Все чаще и чаще ему приходилось сталкиваться с товарищами по корпорации, совершенно изгадившими плодоносные поля Украины и курортные высоты Кавказа, где он привык прибыльно работать.
– И вы убоялись все возрастающих трудностей? – насмешливо спросил Остап.
Но Балаганов не заметил иронии. Попивая лиловый квас, он продолжал свое повествование.
Выход из этого напряженного положения был один – конференция. Над созывом ее Балаганов работал всю зиму. Незнакомым передал через попадавшихся на пути внуков Маркса. И вот наконец ранней весной 1928 года почти все известные дети лейтенанта Шмидта собрались в московском трактире, у Сухаревой башни. Кворум был велик – у лейтенанта Шмидта оказалось тридцать сыновей в возрасте от 18 до 52 лет и четыре дочки, глупые, немолодые и некрасивые.
В краткой вступительной речи Балаганов выразил надежду, что братья найдут общий язык и выработают наконец конвенцию, необходимость которой диктует сама жизнь.
По проекту Балаганова весь Союз Республик следовало разбить на тридцать четыре эксплуатационных участка по числу собравшихся. Каждый участок передается в долгосрочное пользование одного дитяти. Никто из членов корпорации не имеет права переходить границы и вторгаться на чужую территорию с целью заработка.
Против новых принципов работы никто не возражал, если не считать Паниковского, который тогда уже заявил, что проживет и без конвенции. Зато при разделе страны разыгрались безобразные сцены. Высокие договаривающиеся стороны переругались в первую же минуту и уже не обращались друг к другу иначе как с добавлением бранных эпитетов. [...]
* * *
Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Остап ехать отказался.
- Это карета прошлого, - сказал он брезгливо, - в ней далеко не уедешь. Кроме того, там в подкладке живут маленькие мыши.
Пришлось сесть в трамвай. Вагон был переполнен. Это был один из тех зараженных ссорою вагонов, которые часто циркулируют по столице. Склоку в них начинает какая-нибудь мстительная старушка в утренние часы предслужебной давки. Постепенно в ссору втягиваются все пассажиры вагона, даже те, которые попали туда через полчаса после начала инцидента. Уже злая старушка давно сошла, утеряна и причина спора, а крики и взаимные оскорбления продолжаются, в перебранку вступают все новые кадры пассажиров. И в таком вагоне до поздней ночи не затихает ругань.
Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова от Остапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом выдирая чемодан, который все время уносило течением. Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов, послышался женский вой:
- Украли!! Держите! Да вот же он стоит!
Все поворотили головы. К месту происшествия, задыхаясь от любопытства, стали пробиваться любители. Остап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал, что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.
- Бандит! - кричала женщина. - Только отвернулась, а он...
Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница, профсоюзная книжка и 1 р. 70 к. денег. Вагон остановился. Любители потащили Балаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:
- Что ж это такое? Ведь я машинально.
[...]
Journal information