на открытии IX Всероссийской научно-практической конференции народных гармонистов, г. Пучеж, 31 марта 2006 года (стенограмма*)
* Чувствительным личностям под кат не ходить! Речь содержит непечатные, исконно русские, выражения!
«Товарищи!
Сердце обмирает от мысли, что вот, стою я тут перед вами, простой русский гармонист, и могу вот так, попросту, сказать вам обо всём, что накопилось на душе, наболело, можно сказать. А накопилось и наболело ой как много. И вот что я вам скажу.
Я – гармонист бывалый, и ежели что, могу и на тулке, и на саратовке, и на бологоевской, и на черепашке, и на немке, венке, ливенке, хромке, сибирке, татарке…
(из зала: «А на энтой могёшь?», тут же вслед в оратора летит концертина.
Тот непринуждённо ловит инструмент, и с ходу, разрывая меха на полную сажень, запевает:
Блю-блю-блю канари – пик-пик-пик – си перде леко,
Си пьянджо канти трамонтар – пик-пик – рипет иль венто!!!
Зал заседаний содрогается от аплодисментов и восторженных возгласов.)
Вот товарищ очень правильно и очень вовремя бросился в меня гармошкой. Потому как об этом я и хочу говорить с вами в полной откровенности.
Мы, народные гармонисты, дожили уже невесть до какого опущения и позору. Это ведь ужас просто как к нам настроено общественное мнение. Беру любую газетёнку, (берёт) и на первой же странице читаю (читает):
«Они, эти самые народные гармонисты, играть не обучены вовсе, а ежели чего-то и изображают, так три аккорда долдонят, покудова их кто-нибудь не остановит мощным ударом в соску. Эти самые три аккорда они по-учёному называют «найгрыши» и гордятся ими до самозабвения. Вот по телевизору покажут какого-нибудь ханыжника с редкими железными зубами, так он прямо подпрыгивает на месте от самовосторга и несёт чего попало: «Дескать, я научился ентому найгрышу пяти лет от роду от покойника-отца и с той поры осьмой десяток лет совершенствую его в свободное от работы время.» Называется этот найгрыш «Муромско-рязанский касимово-татарский приокско-правобережный при впадении в оную речки Мокши». И тут же эта ханыжная морда начинает оный «найгрыш» пиликать, да так уж паскудно и пьяно, что попросту хочется ему чем-нибудь тяжёлым по башке хватануть!»
(Зал заседаний содрогается от ужаса и отвращения)
Ладно, скажем, это-де явный поклёп и понос на честных мастеров народной гармони. Но вот возьмём другую газетку (берёт) и её почитаем (читает): «Так называемая «русская народная частушка», как явление нашей субкультуры, возникла совсем недавно – в 80-90-е годы 19 века. Разрушение крестьянской общины привело к массовому оттоку сельского населения в города, где их особо никто не ждал. Селились вновь прибывшие на окраинах, в самых настоящих «вороньих слободках», городских трущобах. Положение у новых горожан было незавидным: они уже потеряли статус земледельцев, но, при всём своём желании, не могли дотянуться до уровня среднестатистических мещан. Таким образом, города переполнились маргинальными элементами, одновременно ненавидящими город и низкопоклонствующими перед городом. Вот в этой серо-буро-малиновой среде и зародились такие же маргинальные, как и сама среда, жанры «культуры», в их числе и пресловутые «частушки». Что они из себя представляют? Примитивнейшая, бесконечно повторяющаяся мелодическая линия и так называемые «тексты», от которых нормального человека бьёт родимчик:
Моя милая в гробу,
Я пристроился, ебу.
Нравится, не нравится, -
Спи, моя красавица!
(Зал заседаний содрогается от гомерического хохота)
Но особое внимание хочется обратить на «литературный» образ гармониста, то есть псевдо-музыканта, который сопровождает подобные частушечные оргии убогим пиликаньем на раздолбанной «тальянке», сиречь «итальянке». Это – самый настоящий «Сеньор Мачо Мценского уезда», неутомимый, неразборчивый самец, гармонь которого – всего лишь продолжение его унылого фаллоса:
Переёб я всю деревню,
Повели меня на суд:
Впереди - гармонь играет,
Сзади ёбаных несут!
Или же:
Гармонист, гармонист, -
Шишка фиолетова,
Тебе девки не дают
Только из-за этого!
(Зал заседаний содрогается от душераздирающих воплей одобрения и поддержки)
И пока будет продолжаться активное культивирование подобного рода «культуры», не стоит даже и заикаться о каком-то таинственном Грядущем Русском Ренессансе и прочей высокопарной лабуде. Мордой не вышли-с, дети предместий!»
(Зал заседаний просто содрогается)
Больно, очень больно мне, простому народному гармонисту, всё это читать. Больно и обидно.
(Зал заседаний скрючивается от боли и обиды)
Ещё больнее то, что многое из того, что про нас пишут эти засранцы, истинная правда. Вы поглядите на себя, как вы выглядите, во что вы одеты? Рубахи в петухах и космонавтах, хромовые картузы, в которых вы, кажись, даже спите, гульфики зассанные, непросыхающие, сапоги всмятку! Морды синюшные, колуном бритые, самогонкой за версту несёт… Семечками весь зал заплевали, недотыкомки! Ну, что скажете вы в ответ тому хаму-борзописцу, который вас припублично грязью поливает? Неча вам сказать! Потому что гордости в вас нет ни грамма, измельчало, поизносилось наше меховое братство!..
(Зал заседаний откровенно воет со стыда)
И ежели хоть кто-то из вас желает этот срам прекратить, выход один: учиться, учиться и учиться!
(Зал заседаний молча не врубается)
Вот я тут по Москве пока шастал, зашёл на Тверской в магазинчик «Трансильвания», поспрашивать, есть ли грамзаписи народной гармошки. Продавец сильно удивился, а потом посоветовал прикупить одну пластинку гармониста из далёкой страны под названьем «Аргентина». Я, хучь жаба и давила, цена немереная, шесть сот целковых, разорился, купил, пришёл в гостиницу, и послушал. Гармониста ихнего звать Пьяцолла, и играет он не на тулке, не на ливенке, а называется это у них «бандонеон», а, в общем, один хрен! Гармошка и гармошка. Ну, так вот, и вы послушайте.
(В сторону: «Мил человек, заведи-ка нам музыки, которую я принёс давеча!»)
(Звучит фонограмма композиции «Adios Nonino», Национальный театр Милана, 15 октября 1984 года, 8 минут 17 секунд. По окончании, – мёртвая тишина, слегка разбавленная сплёвыванием на пол шелухи от семечек.)
Я же понимаю, что не всё сразу, что надо попотеть маленько так навостриться в гармошку играть. Но ведь это ж единственная наша надёжа, иначе пропадём, как есть сгинем, дорогие мои гармонисты!
(голос из зала: «А ежели обучимся как по-иностранному, свои-то найгрыши туда можно будет вворачивать, али как?»)
Так конечно можно, даже нужно! То есть вроде не теряем корня, народное в нас вроде не иссякло, а живёт и множится!
(голос из зала: «Ладноть, хватит речи толкать. Ты лучше песняру ту спой, ну, с которой начинал, про голубого кенаря, чи шо?»)
Оратор обескураженно и обиженно берёт в руки концертину и начинает тихонько наигрывать песенку:
Blue canary di ramo in ramo,
Gorgeggi al vento il tuo richiamo.
Blue canary attendi invano
Che torni al nido chi ando lontano.
Постепенно голос его крепнет, он почему-то переходит на английский:
Boy canary will sing a tango
He will sing a sweet lullaby
He will try to chase your blues away
So please, sweetheart, don't cry!
Возбуждённые пением депутаты конференции вскакивают с мест и зал заседаний сотрясается мощным хором нескольких сот прокуренных и испитых мужских глоток, поющих уже почему-то по-немецки:
Blue-Blue-Blue Canary - tweet-tweet-tweet - du singst vom Glück.
Den Liebsten aber bringt dein - tweet-tweet-tweet - mir nicht zurück!
Н.Ф. Боргенгаген, продолжая играть на концертине, со слезами восторга смотрит в зал и тихо шепчет: «Не иссякнет, ой, не иссякнет народна гармошка, ей-ей, чудом буду!»
Конец стенограммы.
Подсмотрено в бескрайних просторах Всемирной Сети.
Небольшая обработка сделана:
periskop.su
Journal information