[...]
О нашем путешествии на "Победе" я никогда не писал. Оно осталось для себя, ушло внутрь, растворилось. Растворилось - и что? Что же от него осталось? Читая дневник, я вспоминал происхождение некоторых своих привычек, уроки, воспринятые от Паустовского. Так вспомнилось то, что произошло в Афинах.
У нас выпало несколько свободных часов после осмотра Акрополя, после музея, после обеда с концертом, с послом и тостами. Свободное от программы время. Главное - свободное от толпы своих, от пояснений гида, вопросов, команд старост групп.
Это были блаженные, святые, самые драгоценнейшие часы, когда мы могли чувствовать себя путешественниками. Затеряться чужестранцем в иностранной толпе. Неизвестная площадь за углом. Холодок страха - ты один, далеко на чужбине, никто не знает, куда ты пошел, куда свернул. Гангстеры, шпионы, разведка и прочая мура, которой тогда набита была моя голова. Я предложил Паустовскому проехать город на автобусе, потом вернуться пешком, сверяясь с планом. Паустовский отказался, сослался на усталость. Зной этого огромного дня истомил, с утра мы карабкались по сухому холму к Парфенону; камни, небо - все было раскалено, выжжено, залито беспощадным неподвижным солнцем.
Паустовский сказал, что лучше он посидит под зонтиком уличного кафе. Он и меня пригласил, но я, выпив с ним оранжад, оставил его в непрочной тени кафе и ринулся в мраморную духовку города, в центр, оттуда в деловые кварталы, потом в район особняков, в толпу, в бульвары. Что за той аркой? А там, в переулке? К тому же я еще фотографировал. На автобусе до парка и обратно. Судя по плану, я обегал почти весь центр. Успел осмотреть все помеченное цифрами на карте. Я выложился в этом марафоне до отказа, как настоящий стайер.
Поздно вечером мы вернулись в Пиреи, на свой теплоход. Я был вымотан и доволен. Мы лежали на шезлонгах, и я рассказывал Константину Георгиевичу про Афины. То есть о том, сколько я исходил, обегал, о том, что я отщелкал три пленки, осмотрел почти все стоящее.
- А вы что успели? Где были? - спросил я.
- О, я так и просидел в этом кафе, - сказал Паустовский.
Было жаль его и было немного стыдно, что я, молодой, здоровый, расхвастался перед пожилым человеком, у которого не хватило сил носиться по городу. Он слушал меня внимательно, но как-то без обычного живого интереса.
[...]
Пока мы шли к Италии, Паустовский время от времени рассказывал: сперва про парочку, которая сидела в афинском кафе за соседним столиком, он - китаец, она - молоденькая мулатка, потом про монахов-доминиканцев, про драку афинских мальчишек и продавца губок, про борзую и терьера, которые жили напротив кафе во дворе мраморного особняка. Конца и края не было его рассказам. Там, в кафе, к нему подсела старушка, американская туристка, она была из Ростова-на-Дону, вдова пароходовладельца, в Америке она помогала Михаилу Чехову, а дети ее учились у Питирима Сорокина. И официант тоже знал русский и вступил в разговор с ними, он служил когда-то в Афонском монастыре.
Спустя месяц, дома, я проявлял пленки. То, что это Афины, я узнал только по буквам на вывесках. Больше всего меня поразил один памятник. Несколько раз я его отснял, с разных точек, но я совершенно не помнил этого памятника, ни площади, на которой он стоял. Судя по фотографиям, он был из белого мрамора. Фотографии были как чужие, сделанные кем-то, в незнакомом месте.
Перелистывая путеводитель, я наконец нашел, что это памятник Байрону. Сам я этого памятника не видел, снимал, а не видел, все внимание ушло на выбор освещения, экспозиции. И с остальными снимками обстояло почти так же. На фотобумаге появлялись незнакомые мне места, ворота, витрины. Ничто не откликалось этим снимкам, никаких воспоминаний. Были Афины или не были? Скорее, что не были, все слилось в потную беготню.
Афины у меня остались прежде всего из рассказов Паустовского. Случай этот заставил усвоить совсем непростую истину: как много можно увидеть на одном месте. Путешествие не сводится к поглощению пространства. Нам кажется, что мы больше узнаем двигаясь, но о чужой стране можно многое узнать, просидев несколько часов в уличном кафе.
Урок был нагляден, но применил я его не сразу. Долго еще было - побольше стран. А в стране - объездить побольше городов. Побывать там и там. Количество. Верх брало хищное крикливое количество.
* * *
В общем, много можно по этому поводу сказать, сейчас не буду, ещё обдумаю нужные слова.
Однако способ путешествий "прыжками" - самолёт, полдня города, бег в аэропорт, снова прыжок - мало что даёт для познания и впечатлений. Кроме того, в самолётных "прыжках" не остаётся в глубинной памяти и широта преодолённого пространства с её свойствами; впечатления, соединяющие две точки между собой, уничтожаются. Поезд или теплоход даёт в этом смысле неизмеримо больший эффект.
Не даёт никакой хорошей памяти и глубоких впечатлений и ковылянье в "сплошном" автопробеге, в особенности по автостраде, "побыстрее" и "побольше точек". То есть, девять часов за рулём, три - в быстрых "вылазках" из-за руля на 200-300 м от машины, ещё два - еда и перекусы и остальное на сон и отдых от такого "отдыха". Если находишься в автопробеге по стране или региону - непременно закладывай часов шесть-семь на большие прогулки, на остановки и уж точно не выбирай "большие" дороги - они абстрагируют от окружающего и выхолащивают его.
Именно поэтому компаньонов по дальним поездкам, практикующих вариант "мы сейчас подьедем на машине, вылезем, быстро осмотрим, а потом проедем километр и снова вылезем и осмотрим" я прошу оставить машину надолго и просто идти пешком по городу, познавая его без колёсного посредника. А шагая по - не спешить и не бежать, стремясь выполнить некую "обязательную программу" - ведь в деталях часто кроется самое главное, суть и соль этого места.
Journal information