Коньяку нельзя пить много.
Иначе бред получится.
Как вот, например, вчера.
Решили мы некоторой компанией прогуляться от Сенной площади до Пряжки.
Но коньяк – он же в другую страну зовёт.
Нас несколько раз предупреждали.
Сперва вот так:
Потом нам вообще попытались перекрыть канал:
Но тщетно.
Мы упорно шли в ту страну.
Да, в ту страну, где даже Александр Сергеич, зеркало русской поэзии, выглядит вот так:
Просто ужос!
А мы все равно шли дальше.
Временами топливо кончалось.
Тогда поступали так: доставали изящную маленькую воронку из рюкзака, доливали фляжку снова до полной, пускали по кругу и затем заедали «Взлетными».
А булками кормили проходящих алчных уток.
Потому что еще добрые немцы справедливо заметили когда-то: «Каждому – своё».
Уткам – мягкие булки, нам – твердые прозрачные параллелепипеды «Взлетных».
Ну что ж, вот вам канал Грибоедова у Сенной.
Внешне было все как обычно.
Дом морщился и сжимался, он корчил нам гримасы.
По небу величаво и спокойно плыла баночка от «энергетика».
Но что-то все же было не то, однако я никак не мог сфомулировать, что.
Я вглядывался в завитушки проводов, натянутые над каналом.
Провода играли со мной в ребусы.
Однако ребусы были лёгкие, и я их разгадывал.
Мы шли дальше, по знакомым мне местам.
Перейдя у Вознесенского проспекта, я отметил про себя, что лестницы к воде спланированы очень удачно.
Можно спуститься к воде, а потом спуститься под воду.
А потом по другой лестнице подняться опять наверх.
И остаться совершенно сухим.
Парапет набережной играл с нами лентой; иногда он чуть волновался, как гусеница, извиваясь, однако быстро успокаивался.
Мы шли вперед, и перспектива Канала манила нас.
Странно, но отражение реальности было гораздо лучше самой реальности.
Бр-р-р-р!
Я наконец понял, что меня тревожило.
Отражение было не равно реальности.
Машины отражались, да, а люди – нет!
Девушка в красном шла внизу, в воде, но наверху она не отражалась.
Странно...
Это что, коньяк?
Или сдвиг реальности?
Или сдвиг по фазе?
А вот изгиб канала.
И изгиб неба.
Очень изящно, знаете ли!
Черные ноябрьские дерева, набежавшие облачка, дома позапрошлого века.
А небо все изгибалось и изгибалось.
Вот и тучки убежали.
И на синее небо приплыли утки.
Почему-то они плыли вверх ногами.
Наверное потому, что сегодня им там было удобнее.
А небо слегка волновалось.
Оно не могло понять, почему утки так обнаглели.
На углу Грибоедова и Крюкова мы снова долили воронкой.
Фляга стала полной.
Прозрачная коричневая жидкость, пахнущая дубом и ванилью, лилась прямо по пальцам на рюкзак.
Мы немного перелили.
Но немного.
Однако колокольня Никольского смотрела на нас и менялась в лице.
Справа от неё по небу летела огромная «пятерка», она переворачивалась и меняла цвет.
А шпили собора ввинчивались штопорами вверх.
Черный Дом с Атлантами за Мариинкой, розовый гранит набережной.
Эх, Петербург!
Что ты с нами делаешь?
Куда мы идем?
Деревья танцевали медленный танец.
Друг с другом, обнимаясь ветвями.
А вот и перекресток Крюкова и Мойки.
Новая Голландия, привет!
А зачем это у тебя белый забор?
А, ну да, снос всего внутри.
Простите, забыл.
Я задумчиво смотрел на эти темно-кирпичные стены, за пунктиром вековых деревьев.
Однако в мою реальность внезапно и грубо вторгся катер.
Он натужно ехал, сразу в двух плоскостях, ломая Новую Голландию, которую и так изнутри ломают.
В двух плоскостях ему было ехать тяжело, и он выпускал белый дым.
Эй, Катер, ты откуда тут??? В ноябре??? Зачем?
Новая Голландия стала похожей на картины Дали.
Катер уходил вдаль, оставляя за собой прихотливый рисунок, как в детском калейдоскопе.
Дома-то по другому берегу были целы, но вот с Голландией обошлись варварски.
И бутылка величаво плыла по синему небу, безучастно взирая на этот апофеоз разрушения.
Ей было все равно.
Наверное, она несла в себе Послание Капитана Флинта.
И хто знает, что он там понаписал...
Подошли к Арке.
Но катер разбил её на мелкие кусочки.
Я пытался собрать знакомый до боли силуэт – однако тщетно.
На месте Арки целовались две Собаки.
А может, и Дракона.
У Драконов (а может быть, собак породы эрдельтерьер) вместе морды были осминожьи щупальца.
Они подавали друг другу многочисленные руки...
Над Драконами летели птицы типа Куры.
Впрочем, одна была поизящней.
Внизу из норы высовывался Бобёр.
Он рыл нору, но бассейн Крылова разрушили.
А может, это был не Бобёр, а Червяк.
Кто его знает.
Прошли дальше.
Драконы друг друга уже сожрали, много раз, разными пастями.
А в моей бедной башке Жанна Агузарова нашёптывала, тихими молоточками по темечку:
А слова мои всегда просты
Напрасно себя ты сомненьями мучаешь, мучаешь
Ты, ты и только ты
И новая музыка, новая музыка, новая
Музыка и правда была новая.
Потому что Ахтамар и Ани смешивать опасно.
Снова налили из воронки во флягу.
Фляга прошла по кругу и наполнила внутренности.
Продвинулись к Адмиралтейским Верфям.
Стало снова очень тепло.
Потому что Трубы на той стороне хорошо дымили.
Да, тут топили хорошо.
Мы миновали Трубы и пришли к Стене.
Тут к нам присоединились еще двое: один веселый, другой грустный.
А может, один был накуренный, а второй – злой.
Итак, нас стало семеро.
Мы снялись на память.
И адрес забора эпический: Пряжка, 1. (местные догадаются)
Мы снова налили и немедленно выпили.
И пошли по Английскому проспекту.
Вечерело.
По небу плыли утки, бутылки и розовые облака...
На бутылках была нарисована Гора Арарат.
Она иногда подмигивала нам.
Странно, но мы же вроде в Питере?
...
Journal information