С квартиры сверху (над ними), днём зашла соседка поздравить - бодрая такая бабуля лет восьмидесяти. И я как раз уже приехал, с Питера. Раньше я её никогда не видел, хотя мама про неё в разговорах упоминала несколько раз - она бывший врач на пенсии, перебинтовывала ей сломанную руку, чтобы маме лишний раз не ходить в поликлинику. Познакомились, зовут её Елена Анатольевна. И в общем, разговорился я с этой бабулей на военную тему. Оказалась фронтовой медсестрой, начавшей медицинскую карьеру в середине августа в мирном ещё Сталинграде, и видела своими глазами (!) бомбардировку Сталинграда 23 августа 1942 года. Вот уж не подумал бы, что в 2009 году смогу увидеть живого свидетеля тех событий...
Рассказанное ею оказалось настолько интересным для меня, что я не поленился сразу после разговора, когда она ушла, составить конспект в виде "вопрос-ответ", чтобы детали не забылись, хотя уже выпил. На дни Победы она не ходит - у неё полиартрит, трудно ходить, однако в интеллектуальном смысле состояние безупречное и даже с разумной критичностью и чувством юмора (дай Бог так каждому!) - помнит и номера армий, где она воевала, и многие даты, и эмоции о конкретных событиях сохранились. Сказала мне, что то, что было в сталинское время, помнит лучше, чем то, что случилось два месяца назад, такой вот парадокс.
А я потом подумал - не планирует ли Артём Драбкин делать книгу в своей известной серии, о медсёстрах и врачах военного времени? Возможно, она бы подошла.
(В - вопрос, О - ответ)
В. Елена Анатольевна, а как вы вообще попали на войну?
О. Мы с мамой - её тогда было 41, она 1900-го года, эвакуировались в начале сентября 1941-го из Ленинграда, в город Оса Молотовской области.
В. Молотовской - это Пермской?
О. Да, сейчас это Пермский край. Ну так вот, в Ленинграде я закончила девять классов, к началу войны, а там, в Осе, доучивалась десятый, и заодно училась на курсах сандружинниц. Курсы так себе - не подробные, не то что на медсестёр учат. Первая помощь там и такое прочее.
В. Значит, блокаду вы не застали?
О. Нет, мы успели как раз за несколько дней до того, как немцы закрыли кольцо. Ну и вот, а летом сорок второго маме пришла повестка из военкомата - она была медсестра со стажем, опытная. И решила она меня с собой забрать, хотя это и не положено. Не хотела оставлять меня в этой Осе одну. Военком упирался, но у меня был документ - о курсах сандружинниц. Так что меня всё-таки взяли.
В. Так ведь это на войну? В тылу-то безопаснее?
О. Да, на войну. Но мама считала, что так будет лучше и я буду под присмотром.
В. А сколько вам тогда было?
О. Шестнадцать, девчонка ещё. А в августе 1942-го - семнадцать исполнилось. Как раз вот в Сталинграде.
В. И как же вас туда занесло?
О. Для переправки раненых тем летом стали переоборудовать прогулочные кораблики, которые были до войны, в мини-госпитали, с красными крестами на крышах. Я и попала сестрой на один из таких корабликов. Их было больше десятка. Пришли мы в Сталинград в середине августа, ещё до бомбёжек, и стояли у одной из пристаней, на севере города. Вот я и видела ту бомбардировку 23 августа, своими глазами. Это было примерно через неделю, как я туда попала.
В. И каково впечатление?
О. Ужасное. Они шли волнами, заходили откуда-то с севера, разворачивались над Волгой и заводами и бомбили всё подряд. А может, и не всё, но нам так казалось. Где одна группа штурмовиков прошла, там дым и все заволакивало. Отбомбились - улетели. Потом другая, следом, и так далее. К вечеру город горел, ни одного живого места, и трупов много, и нам работы тоже. И медицинские катера тоже бомбили, несмотря на красные кресты. Страшно было, правда и работы очень много. Потом, уже много после войны, в соседнем доме (прим. - в Рамбове) жил командир торпедного катера Волжской военной флотилии, вот мы с ним много вспоминали про эту бомбёжку, ему тогда больше досталось. Но он давно уже помер, лет двадцать как.
В. А потом?
О. Потом на левобережье попала, в медсанбате - раненых лечили.
В. Он кому подчинялся?
О. Медсанбат? Дивизии или полку, но у нас - дивизии.
В. А вы были ранены за войну?
О. Нет, не была. Контузия вот была. Там же, под Сталинградом, в этом медсанбате, осенью 1942-го. Работали в госпитале - лагерем расположились, палатки, в полевом варианте. И меня на открытом месте вдруг подбросило и на землю уложило. И землей присыпало. Хорошо, откопали тут же.
В. Бомбёжка?
О. Нет, дальнобойный снаряд. Нас иногда обстреливали с правого берега, мощной артиллерией.
В. И что дальше?
О. Ну что дальше? Слух частично восстановился, да и сама я быстро на ноги встала. Ведь мне семнадцать было, задор и энергия, молодость всё перешибает. Только потом со временем со слухом снова стали проблемы - контузия своё даёт. Ну, что делать... живём, и то неплохо. Ладно...
В. А как потом военная биография сложилась?
О. А просто - ведь медсанбат идёт за своей дивизией и армией. Мы всегда базировались километров восемь-десять от передовой, раненых быстро привозили. А вообще, бывало, и нас бомбили. Что такое десять километров для пикировщика? Это же мелочь совсем, не расстояние. А по пути... Сперва на Украине были: Донбасс, Полтава. Потом по Западной шли - Проскуров, Станислав, Дрогобыч. Потом Венгрия. Третий Украинский фронт, 56-я армия.
В. А где закончили войну?
О. В Вене.
В. В самой Вене?
О. Да, в самой. Ближнее предместье города. Там мы стояли с апреля до сентября 1945-го, пока нас не сменили войска Конева - именно его войска были оккупационными, а мы-то - другой фронт. Нас перебросили в город Каменец-Подольск, где я и была до 1947-го. Из армии не отпускали сразу, только в 47-м демобилизовали. Пять лет у меня в армии получилось. А сразу отпустили только старшие возраста.
В. А после войны?
О. Вернулась в Ленинград, в сорок восьмом вышла замуж, за военного моряка. Закончила мед.
В. Это который на Петроградке?
О. Не, тот - Первый мед, а я училась во Втором. Больница Мечникова, через весь город ехать. Очень большой институт, много корпусов.
В. А что у вас за специализация?
О. Психиатр. На Пряжке работала, тридцать пять лет подряд. Знаете, там в начале острова здание? Знаменитое, там ещё Достоевский лечился.
В. Ага, знаю. Я даже туда своих друзей как-то водил. Не в сам дом, а в окрестности. А вы с психами работали?
О. Не говорите так - "с психами"! Не с психами, а с душевнобольными. И они лучше, всё-таки, чем наркоманы. Тех я боялась. Хорошо, что в мои времена их было меньше, не так, как сейчас. (немного подумав) Хотя, конечно, печально, что это уже навсегда. Душевнобольного - не вылечить до конца...
В. А где жили в Ленинграде?
О. До войны или когда?
В. Ну и до войны тоже.
О. До сентября 41-го жили в доме на углу Среднего и 6-й линии, там тогда кондитерский магазин был. А рядом - кинотеатр (прим. - забыл название).
В. Ого! Это что же - который напротив метро сейчас? Если тот, так я его специально снимал пару лет назад, по просьбе знакомого из Израиля (прим. - doctoruga, кажется просил). Могу вам привезти, показать снимки.
О. Ой, как приятно! Надо же! Покажите!
В. Хорошо, обязательно. И Пряжку я снимал тоже.
О. И Пряжку интересно посмотреть. Помню, с четвертого этажа было видно, как подлодки строят. Ниже-то всё высоким забором было закрыто.
В. Так вы коренная ленинградка?
О. Я? Да. Даже в третьем поколении. Мои дедушка и бабушка, по одной из родительских линий - "из бывших". А другие - "правильные". В общем, я смешанная.
В. Из "бывших"? Дворяне?
О. Нет, купеческого сословия. Дед до революции имел ювелирный магазин в Гостином дворе. И три доходных дома в Свечном переулке.
В. Вот это да! ...и как, на вас в школе и институте влияло то, что дед был из "бывших"?
О. Да нет вроде. Ещё с тридцать пятого года установка была, что "сын за отца не ответчик". Я ведь и деда и бабушку застала, уже в сознательном возрасте - мне шестнадцать было, когда уехала в эвакуацию. Помню их хорошо.
В. Они в Ленинграде остались?
О. Да. Все в блокаду померли, не выжили.
В. А в Рамбове вы как оказались?
О. Так муж военный моряк, командир БЧ-5.
В. О, механик!
О. Турбинист. Он ещё до войны начинал служить, в 38-м. Немного служил на "Октябрьской Революции" в Кронштадте, потом на лидере "Минск", в финскую и после. У "Минска", кстати, неудачная была судьба в войну - немцы его в сентябре 41-го в Кронштадте разбомбили.
В. Ну, не потопили, а вывели из строя.
О. Ну да, но он (прим. - лидер "Минск") долго ещё толком не воевал. Потом служил в Большой Ижоре, там огромный арсенал флота. Это уже рядом с Рамбовом. Так вот, тут и оказались. Уютный, тихий городок. И с Ленинградом рядом.
В. Спасибо, потрясающе интересно, Елена Анатольевна! А чего вы денег за перевязки не берете? (прим. - это я про маму, она перевязывает ей сломанную руку) Сейчас все берут.
О. Я своё прожила, зачем мне деньги брать? Так просто перевяжу - пусть будет доброе дело. Зачтётся потом. Я человек из старого мира, мы обычно деньгами не измерялись. Это вы свой новый строите. Вы молодые, вам надо. А пенсию мне государство платит, как ветерану войны. Ничего, проживём потихоньку, сколько нам положено...
* * *
Вот такая выжимка беседы. Ели спелую одесскую черешню из чашки, и не спеша, не торопясь, разговаривали. Я её, конечно, сфотографировал - она охотно, без всякого жеманства, согласилась. Бодрая, оптимистическая бабуля, с чувством юмора. Но пока выкладывать не буду - надо сперва спросить её разрешения, и вообще, как-то вкратце рассказать о том, куда оно попадёт, о живом журнале и всей этой технологии. А то она об Интернете и его среде имеет представление очень приблизительное. Да и расспросить поподробнее про военное время. Я же не ожидал, что судьба пошлёт встречу со свидетелем той бомбардировки Сталинграда. Возможно, получится узнать ещё что интересного.
Кстати, друзиа, если будут мысли по конкретным вопросам к Елене Анатольевне - пишите в комментах, попробую задать. Интересный человек, редко такое бывает.
В августе ей исполнится 84.
Journal information